«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович
0/0

«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович

Уважаемые читатели!
Тут можно читать бесплатно «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович. Жанр: Искусство и Дизайн / Прочее. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн книги без регистрации и SMS на сайте Knigi-online.info (книги онлайн) или прочесть краткое содержание, описание, предисловие (аннотацию) от автора и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Описание онлайн-книги «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович:
Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.
Читем онлайн «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 80
был шприц. В сущности, столь резкий переход от описания повседневной жизни к необычной игрушке затушевывает связь между двумя этими темами. Далее автор вспоминает, как родители однажды поссорились и мать «выкинула шприц и ампулы с морфием в окно. Потом отца посадили в тюрьму. Мне было три года — мы с мамой носили ему передачи на Пряжку. Помню лицо отца из-за решетки, он махал мне рукой». Отцовские проблемы с наркотиками повлияли на сыновний выбор игр, а между пагубной зависимостью и богемным образом жизни Шагина-старшего и его друзей прослеживается определенная связь. Аддикция начинается как некое развлечение, объединяющее в себе беседу и распитие алкоголя — две параллельные формы опьянения. «К нам часто приходили гости, я участвовал в их застольях и пил сухое вино лет с десяти. Иногда я напивался и испытывал эйфорию»[227]. Для Шагина-старшего и других взрослых, подвергавшихся политическому преследованию и страдавших от материальных проблем, подобные увеселения постепенно превращаются в способ решения эмоциональных проблем.

Образы двора-колодца и шприца в контексте шагинского рассказа взаимосвязаны, поскольку и то и другое можно рассматривать как резервуар для некоей жидкости. Сохранившееся воспоминание о том, как мать через окно вышвырнула мужнин шприц во двор-колодец, дополнительно усиливает «водный» подтекст, который выступает устойчивым мифопоэтическим признаком алкоголизма в творчестве «Митьков». Любопытно, что рассказом о наказании, которому подвергла мужа Наталья Шагина (урожденная Нейзель), в шагинском тексте предваряется сообщение о последующем аресте отца («потом отца посадили в тюрьму»); такая последовательность событий словно намекает на активное присутствие советского Сверх-Я на уровне нуклеарной семьи. С точки зрения ребенка, кара, постигшая отца, затронула и сына, которому шприц служил любимой игрушкой, — теперь отобранной из-за усугубившейся зависимости Шагина-старшего. Тот факт, что мальчик играет со шприцем и впоследствии приносит этот инструмент отца-наркомана обратно в квартиру, можно расценить как самоотождествление с отцом и вместе с тем проявление подсознательной эдипальной агрессии. Немецкое происхождение слова «шприц» дополнительно подчеркивает трансгрессивную природу поступка Шагина-младшего, символически принимающего роль врага в собственной семье. Ниже будет показано, как неотступно присутствовала в шагинском детстве память о блокаде Ленинграда. В той же части текста Шагин противопоставляет себя отцу, подчеркивая разницу их пагубных пристрастий: «Покуривал травку — но не втянулся. А к уколам я испытывал отвращение с детства — не мое»[228]. В автобиографических текстах Шагина проводится парадоксальная мысль, будто пьянство позволило ему избежать отцовской проблемы — наркомании. Однако в действительности речь шла лишь о выборе из двух зависимостей. По ходу текста автор все больше осознает притягательность алкоголя как способа протеста против установленного порядка. Но в конечном счете алкоголизм, понятый как типичная для периода сухого закона реакция на запреты и ограничения, перестает удовлетворять Шагина в качестве формы бунта.

Роль женщин в этом семейном романе отнюдь не ограничивается борьбой с тем или иным приятным злоупотреблением, а подчас даже оказывается прямо противоположной. Любопытно, что свою склонность к обжорству и пьянству Шагин объясняет педагогической философией своей бабушки и ее блокадным опытом. Подчас женщины — поскольку нередко именно они кормят и поят домочадцев — всячески способствуют развитию зависимости:

С детства у меня была нездоровая тяга к еде и питью. Я не мог заснуть без литровой бутылки молока. Бабушка пережила ужасы блокады, смерть родителей и маленькой дочки от голода. Она все время кормила меня, приговаривая — ешь, Митя, ешь, не то опять голод будет. Бабушка забирала меня из детского сада и кормила от пуза в пирожковой, прося не выдавать нашу маленькую тайну маме[229].

В результате Митя, которому «дома приходилось есть еще полный обед», «рос очень толстым». Бабушка и мама воплощают альтернативные модели женственности: одна выступает в роли снисходительной подательницы благ, а другая (напоминающая суровую воспитательницу и возмущенную бабушку, о которых говорилось выше) строго ограничивает телесные наслаждения. Отчим же, как и бабушка, потворствует вседозволенности и чревоугодию:

Когда мне было шесть лет, мама вышла второй раз замуж за ученого-палеоботаника. Помню один из моих первых героических подвигов: мама приготовила большую утку — мы сели с отчимом за стол и я спросил — это все мне? Отчим пошутил — да, все тебе — и я, ни слова не говоря, на глазах у изумленной семьи съел молча всю утку до конца[230].

Посредничество отчима помогает ослабить напряжение, смягчить жесткую дисциплину, которая царила в семье, в прошлом столкнувшейся с психической болезнью и зависимостью. Однако этот «зеленый свет» вседозволенности имел и отрицательные последствия. Читатель понимает, что эти соперничающие друг с другом модели взрослого поведения, нередко диаметрально противоположные, вселяют неуверенность в юного Шагина и его сверстников.

Безудержное пьянство, иронически вспоминает Шагин, в подростковом возрасте становится для него признаком мужественности. «В пионерском лагере в Юкках я впервые выпил как взрослый. Нам было по 13 лет. Мы втроем купили два фугаса красного портвейна на троих и выпили за забором, почувствовав себя настоящими мужчинами». Такое времяпрепровождение, как выясняется, считалось нормальным в самых разных институциях, в которых проходила молодость Шагина; пожалуй, лучше всего это явление описано в критической статье, напечатанной в одном из номеров «Ленинградской правды» за 1987 год, на заре периода сухого закона. В статье говорилось об алкоголизме «Митьков» и прочей ленинградской богемной молодежи. Это первое упоминание арт-группы в официальной советской печати[231]. Поэзия самих «Митьков» и близким к ним представителей диссидентских кругов содержит удивительно подробные и правдивые описания бытового пьянства молодой советской интеллигенции. Так, Олег Григорьев остроумно переиначивал детские стишки в сжатые (однако полные суровой правды) зарисовки, изображающие выходки пьяных взрослых. Творчество Григорьева (скончавшегося от последствий алкоголизма в 1992 году), как никакой другой литературный источник, оказало мощное влияние на метрико-нарративную структуру «митьковской» поэзии и явилось важнейшей неофициальной хроникой алкоголизма в Ленинграде времен Брежнева и Горбачева. Впоследствии об этом напишет и Евгений Лесин; по его словам, в Ленинграде в 1983 году обычным делом было со всех ног мчаться из магазина в институт с «бухлом» в котомке[232].

На этом фоне материальных лишений и жестокой фрустрации женщина, выступающая в качестве материнской фигуры, приобретает черты подательницы излишеств (или созависимой, «пособницы» [enabler], если использовать терминологию АА). Для «Митьков» важен образ женского начала как силы, позволяющей ослабить напряжение и разрешить внутренние противоречия. В конечном счете алкоголизм становится для них эффективным способом справляться со стрессом вследствие личных и коллективных травм, паллиативным лечением от парализующего страха дефицита, создающим иллюзию «изобилия», о котором трубила советская печать. В этом контексте взаимосвязи женственности

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 80
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России - Александар Михаилович бесплатно.

Оставить комментарий

Рейтинговые книги